21 урок для XXI века  - Юваль Ной Харари

Создавая подобные трудности сотням тысяч граждан, религиозные партии доказывают и укрепляют свою непоколебимую веру в иудаизм. Никто не проливает кровь, но в жертву приносится благополучие многих людей. Если иудаизм – всего лишь выдуманная история, то жестоко и бессердечно лишать бабушку возможности повидаться с внуками, а бедного студента – удовольствия позагорать на пляже. Но такими действиями религиозные партии сообщают всем и самим себе, что они действительно верят в эту историю. Думаете, им нравится без всяких причин доставлять людям неудобства?

Жертвоприношение не только укрепляет веру в ту или иную историю, но зачастую заменяет все прочие обязательства по отношению к ней. Большинство великих историй человечества описывают идеал, достижение которого невозможно. Сколько христиан буквально соблюдают десять заповедей, не лгут и не желают чужого? Сколько буддистов смогли избавиться от своего эго? Сколько социалистов работают с полной отдачей, а берут лишь то, что им действительно необходимо?

Невозможность достичь идеала заставляет людей прибегать к жертвоприношению. Индуист может уклоняться от уплаты налогов, время от времени пользоваться услугами проститутки и не заботиться о престарелых родителях, но он убедит себя в своем благочестии тем, что поддержал разрушение мечети Бабри в Айодхье и пожертвовал деньги на строительство на ее месте индуистского храма. И в древности, и в XXI веке поиски смысла часто заканчиваются чередой жертв.

Древние египтяне, жители Ханаана и греки страховали свои жертвоприношения. У них было много богов, и если один оказывался не в состоянии им помочь, они надеялись, что на выручку придет другой. Поэтому утром они приносили жертву богу солнца, днем – богине земли, а вечером – многочисленным духам и демонам. С тех пор мало что изменилось. Все истории и боги, в которых сегодня верят люди, – Иегова, Мамона, Нация или Революция – несовершенны и полны лакун и противоречий. Поэтому люди редко верят только в одну историю. Они предпочитают собрать «инвестиционный портфель» из нескольких историй и нескольких идентичностей и при необходимости переключаются с одной на другую. Такой когнитивный диссонанс характерен почти для всех сообществ и движений.

Возьмем, например, типичного сторонника «Движения чаепития», который каким-то образом соединяет пылкую веру в Христа с решительным неодобрением социальной политики правительства и твердой поддержкой Национальной стрелковой ассоциации.

Но ведь Иисус призывал помогать бедным, а не вооружаться до зубов! Эти взгляды могут казаться несовместимыми, но у человека в голове много отделений и «ящичков», и некоторые нейроны просто не общаются друг с другом. Точно так же вы найдете множество сторонников Бенни Сандерса, которые вроде бы верят в какую-то будущую революцию, но при этом верят и в то, что следует разумно инвестировать деньги. Они с легкостью переключаются с разговора о распределении богатства в мире на дискуссию о прибыльности своих вложений на Уолл-стрит.

Трудно найти человека, у которого только одна идентичность. Никто не может сказать, что он только мусульманин, только итальянец или только капиталист. Но время от времени появляется очередная фанатичная доктрина, призывающая людей верить только в одну историю и обладать только одной идентичностью. В прошлом самой фанатичной из таких доктрин был фашизм. Фашисты настаивали, что люди не должны верить ни в какую историю, кроме националистической, и не должны иметь никакой идентичности, кроме национальности. Но не все националисты являются фашистами. Большинство твердо верят в историю своей нации и подчеркивают ее уникальные достоинства, а также свои уникальные обязательства по отношению к ней, но в то же время признают, что мир гораздо шире и разнообразнее. Я могу быть верноподданным итальянцем с особыми обязательствами в отношении Италии, но не считать эту свою роль единственной. Я могу также быть социалистом, католиком, мужем, отцом, ученым и вегетарианцем, и каждая из этих ролей предполагает дополнительные обязательства. Иногда разные роли тянут меня в разные стороны, а обязательства противоречат друг другу. Но кто сказал, что жизнь – это легко?

Национализм превращается в фашизм, когда хочет сделать жизнь слишком простой, отрицая все прочие идентичности и обязательства. В последнее время происходит серьезная путаница с точным значением слова «фашизм». Люди называют фашистом всякого, кто им не нравится. Есть опасность, что этот термин станет просто универсальным оскорблением. Что же он на самом деле значит? В двух словах его можно объяснить так: если национализм утверждает, что моя нация уникальна и что у меня есть по отношению к ней особые обязательства, то фашизм гласит, что моя нация лучше всех и что мои обязательства перед ней безраздельны. Вне зависимости от обстоятельств я не должен ставить личные или групповые интересы выше интересов своей нации. Даже если моя нация готова ради сомнительной выгоды причинить страдания миллионам людей в далеких землях, я должен без колебаний поддержать ее. В противном случае я буду жалким предателем. Если моя нация требует, чтобы я убил миллионы людей, я должен убить миллионы. Если моя нация требует, чтобы я предал истину и красоту, я предам истину и красоту.

Как фашист оценивает искусство? Как фашист определяет, хорош фильм или плох? Очень просто. Есть только один критерий: если фильм служит интересам нации, это хороший фильм; если фильм не служит интересам нации, это плохой фильм. А как фашист решает, чему учить детей в школе? С помощью того же критерия. Учить детей нужно тому, что служит интересам нации; истина не имеет значения[208].

Поклонение нации очень привлекательно – и не только потому, что упрощает многие трудные дилеммы. Люди приходят к убеждению, что принадлежат к самой важной и прекрасной общности на земле – нации. Ужасы Второй мировой войны и холокоста указывают на губительные последствия такой логики. Рассказывая о грехах фашизма, многие, к сожалению, забывают о другой стороне медали, изображая фашизм отвратительным монстром, но не объясняя его привлекательности. Вот почему некоторые исповедуют фашистские взгляды, не осознавая этого. Человек думает: «Меня учили, что фашизм отвратителен, а я, глядя в зеркало, вижу кого-то красивого. Я не могу быть фашистом».

Подобную ошибку совершают создатели голливудских фильмов, изображая «плохих парней» – Волан-де-Морта, Саурона, Дарта Вейдера – мерзкими и противными. Жестокие и злобные, они не щадят даже своих преданных сторонников. Для меня всегда оставалось загадкой, почему кто-то хочет служить такому отвратительному ублюдку, как Волан-де-Морт.

Беда в том, что в реальной жизни зло не обязательно уродливо. Оно может выглядеть очень красивым. В христианстве это понимают лучше, чем в Голливуде, и поэтому обычно изображают Сатану неотразимым красавцем. Вот почему так трудно устоять перед соблазном. Противостоять искушениям фашизма ничуть не легче. Глядя в зеркало фашизма, вы не видите в отражении ничего уродливого. В 1930-х годах в этом зеркале немцы видели Германию самой прекрасной на земле. Если сегодня русские поставят перед собой такое зеркало, то увидят Россию самой прекрасной на земле. А израильтяне в зеркале фашизма увидят Израиль самым прекрасным на земле. А потом им захочется раствориться в этом прекрасном коллективном чувстве.